А ведь у нас ведь еще огромное количество оружия появилось! Пусть большей частью дрянного, но не оставлять же его здесь, у потенциальных врагов! Я велел ополченцам присмотреть себе вооружение — вдруг найдут получше, а остальное приказал сломать. Каменные пластины, наконечники собрали в корзины — еще могут пригодиться. А деревянные части просто сожгли.
С девятью старейшинами, которых удалось найти в городке, я провел традиционную беседу: так и так, княжества больше нет, теперь вы служите мне. Дайте заложников и правьте по старым обычаям. Только подати платите! Старики проникались, скрывали за каменными масками лиц злобу и отчаяние. Но сыновей в итоге привели. Плохо только, что это было меньше трети старейшин Куалаканы. Я объявил, что право на управление будут иметь только те, кто присягнул мне и моему богу. Надеюсь, это посеет раскол: власть, как ни крути, заманчивая штука.
После я и все знающие толимекский язык занялись допросами пленных. Отложив самых тяжелораненых (я разрешил местным жителям заняться их лечением), в остатке я получил более трехсот относительно целых человек. Небольшую беседу провели с каждым. Во-первых, выясняли, откуда они. Оказалось, на помощь князю пришли добровольцы из семи селений. Я отобрал по парочке из каждого (стараясь, чтобы они были легкоранеными и выглядели максимально жалко) и отпустил домой со словами:
— Расскажите вашим старейшинам то, что видели здесь. Скажите, что я жду их в Моке. Кто придет и принесет мне клятву верности перед богом моим, тот сможет и дальше управлять своим селением от имени четланского владыки. Я же отпущу домой пленных из вашей деревни. Даже несмотря на то, что они подняли на меня оружие.
Хотя, всех пленных я отпускать не собирался. Мои люди опрашивали пленных и на предмет рода их деятельности. Все-таки толимеки по уровню технического развития превосходили четлан (до моего появления), так что хорошие матера нам пригодятся. В итоге отобрали около полусотни камнерезов, гончаров, ткачей, а самое главное — тех, кто умел ухаживать за деревьями какао (я не оставлял мысли попытаться развести какао у себя в «Четландии»). Когда придем в Моку, отправлю их с добычей в Излучное, там сейчас нужны рабочие руки.
Допросил я и Куарумхоца.
— Теперь ты понял, кто Я такой? — припомнил я княжичу наш разговор в суде. — И каково это: оскорблять меня и не подчиняться моей воле?
Толимек подавленно молчал.
— Твой род больше не будет править Куалаканой. Никогда.
— Посмотрим еще! — вскинулся Куарумхоц. — Сын брата моего спасся с верными людьми! Он еще покажет…
— А сколько лет сыну брата?
— Девять… — начал было пленник, но схлопнул челюсть, поняв, что и так наболтал лишнего.
— Ну, скатертью ему дорога, — равнодушно хмыкнул я, отметив про себя, что награду за выдачу мальчишки стоит объявить. — Ты лучше расскажи, куда люди твоего брата спрятали часть казны. Это облегчит твои страдания.
Толимек гордо молчал, пялясь в стенку.
— Ну, где хоть твой подельник, с которым вы из моей тюрьмы сбежали?
— Не знаю, — буркнул Куарумхоц. — Как добрались до Куалаканы, так на второй день он пропал. Ничего не сказал.
Мацихатла опять растворился в неизвестном направлении. Шустрый парень…
Весь день все женщины Сына Обезьяны и часть воинов обустраивали временный госпиталь. В бою у меня погибло 23 бойца, почти все — ополченцы, не имевшие ни опыта, ни надежных доспехов. Раненых же — более сотни. Причем, пятеро из них явно не дотянут даже до Моки. Сейчас им по возможности облегчали последние часы жизни. А вот остальных старательно перевязывали, поили разными отварами, кормили «с ложечки». Здоровые воины готовили носилки для пострадавших, чтобы донести их до обустроенного лазарета в Моке.
В общем, готовиться к возвращению мы начали только на следующий день. И это оказалось непростым делом. Я не представлял, как вывезти из Куалаканы всё добытое. Ничего нельзя было бросить, оставить. А ведь кроме моей добычи у воинов была еще и личная. У оцколи ноги дрожали от напряжения, когда те закидывали на плечи свои тюки. И горцы наотрез отказывались избавляться от «кровного» барахла. Еще нужно было нести не меньше трех десятков носилок для тяжелораненых. И белые разведчики, которых нельзя нагружать… Да и хотя бы часть пехоты должна идти налегке, чтобы быть готовой к отражению нападения. Всё-таки по лесам разбрелись сотни полторы из воинства Тепеапили. Если не больше.
Конечно, решили использовать больше трех сотен ходячих пленных. Но этого не хватало категорически, и я потребовал от старейшин выдать нам еще носильщиков. В итоге, вместе с имеющимися четланами обоз составил почти пятьсот человек. Мы старательно паковали груз, прочно приматывали его к пленникам, чтобы те не могли ни напасть, ни бежать. Долго выстраивали караван, чтобы носильщики равномерно перемежались с отрядами воинов и находились под контролем. Следить за первыми поручили ополченцам: один охранник на пятерку носильщиков. Тот должен был следить за ними, вести, куда надо, поить, кормить.
Когда всё было готово, солнце уже склонилось к лесу. Выступать не имело смысла. Снова долгая распаковка, связывание пленников… Не сделав ни шага, мои люди вымотались, как после перехода.
Лишь на следующее утро гигантский караван ушел в леса. По дороге, конечно, были инциденты. Несколько пленных пытались бежать, а один раз на нас даже напали. Причем, это были явно не остатки куалаканского войска, а свежие люди. Может быть, кто-то из тех, кто не успел к битве. Или вообще люди другого князя. По счастью, нападение вышло робким, неуверенным и явно совершенным с целью грабежа. Так что мы отбились почти без потерь (кроме десятка корзин с добычей и нескольких часов времени).
Войско возвращалось на юг, а позади него оставались трупы беглецов и лишняя добыча. Особенно, активно сбрасывали лишнее оцколи, которые явно переоценили свои силы. Шли же мы так медленно, что вместо двух дней на дорогу затратили почти четыре. Увы, в Моке, помимо долгожданного отдыха нас ждали новые проблемы.
Разговоры в тени — 4
— Сиятельный господин! — робкий голосок проник в опочивальню и в томный полуденный сон Уикишо. — Прошу прощения у сиятельного господина! Но… но срочные вести принесли с Матери-реки.
Местных не переделать. Они всегда будут звать Мезкалу — Матерью, а богатую Закатулу — Водным Домом. И под властью куитлатеков, и под властью предвечного каконци, и кто бы еще не пришел сюда, к берегам безбрежного моря.
— Что там случилось? Смотри у меня, если поднял впустую!
— Нижайше прошу простить, сиятельный Уикишо. Но вести чрезвычайного характера!
— Ну, говори уже! Всё равно разбудил.
— С Матери-реки сообщают, что пришел флот. Стоит уже у пределов города…
— Снизу пришли? — оживился сановник. — Что-то рано в этом году. Урожай на полях, толимеки еще ничем не торгуют. Они что там, за морем, совсем на звезды не смотрят?
— О нет, господин, — слуга совсем смутился. — Совсем не так. Люди утверждают, что флот пришел сверху. И он странный…
— Да что странного-то? К нам с Жарких Земель торговцы не спускались, что ли?
— Говорят, что слишком большой флот для торговцев. И странный… Нет, я не могу описать по чужим словам. Сиятельный, вам лучше убедиться самому.
Уикишо богохульно выругался. Да, в совете он негласно отвечает за сношения с морскими гостями. С востока, вдоль берега приходят многие, некоторые даже настолько удивительные, что речь их неведома никому в Закатуле. Но со всеми торговец умел находить общий язык. А, если купцы пришли с севера — то он тут причем? Однако, порученец был крайне взволнован. Даже разбудить его не испугался.
— Сандалии мне! — рявкнул Уикишо. — Плащ новый! И официальный головной убор!
Когда небольшая делегация вышла к берегу, у Уикишо отвисла челюсть. Он невольно сделал шаг назад, за спины стражей. Это были не торговцы. На реке, среди полей и окраинных строений города, стояли (стояли!) по меньшей мере три десятка лодок, полные воинов! Лодки подошли к правому и левому берегам Мезкалы, где течение было слабым, и неспешно выгребали, чтобы держаться на месте. Они не высаживались на берег и не спускались к центру Закатулы. Это что-то означало.